Новости всё Мода - iCity.life Барнаул

Любителей в дружбе почти не осталось – мы теперь все профессионалы. Писатель Марина Ровнер тоже умеет быть приятной, повторять за вами слова, превращаться в зеркало, чтобы оказывать влияние на людей. Но дружбой она называет другие вещи и готова провести на эту тему тренинг личностного роста.

В современном мире мы каждый день придумываем себе новые моральные принципы. Книжки по технике карьерного роста учат, что мы должны быть хитрыми, коварными, подвижными и конкурентоспособными в любое время дня и ночи, чтобы добиться цели (неважно – какой) и победить (тоже, в общем, особо не важно, кого именно). Гуру по йоге твердят, что в эпоху Водолея самое главное – не добиться успеха, а реализоваться как личность, найти себя и больше не терять. Психологи, зарабатывающие деньги на вашем страхе одиночества (который они в вас при этом всячески поддерживают!), шепчут, что мужья, любовники и друзья всегда будут вам рады, если вы станете их внимательно слушать, поддакивать и не высказывать свою точку зрения. Лучший собеседник – тот, кто хорошо слушает. Пытаться совместить все три программы – все равно что заниматься сексом на шелковом белье. Вроде и занятие не бесперспективное, и задачи увлекательные, но попробуйте расслабиться и получить удовольствие, если в один и тот же момент любимый человек желает поцеловать вас за ухом, а ваша собственная попа без предупреждения отбывает куда-то в дальние края, быстро скользя по гладким простыням.

И если на работе еще худо-бедно терпят наши попытки одновременно быть хорошими и плохими (хотя бы потому, что сами заняты тем же), то в личной жизни очень быстро наступает полная неразбериха. Я сейчас не про любовную личную жизнь – в ней традиционно полагается быть чуть-чуть непредсказуемой, хотя после пятого года совместной жизни от этого романтического навыка можно начать избавляться. Я про дружбу, бедную женскую дружбу, это, скромный, всеми осмеянный цветочек, который от социальных требований и метаний страдает больше и сильнее всего.

Моя лучшая подруга Вика очень интересуется модой. Ходить с ней по магазинам – истинная мука. Нет, она не капризничает, не ноет, не пользуется моей кредиткой (разве что в крайних случаях). Вика просто всегда выбирает вещи, которые ей исключительно не к лицу. Меня она с собой таскает в качестве группы поддержки, хотя я думаю, что это просто наказание мне за какие-то невиданные и страшные грехи. А что? В детстве я воровала с мальчишками барбарис, и мне до сих пор не очень-то стыдно.

Свою повинность я выполняю плохо. Всякий раз, когда Вика на распродаже примеряет платье (самое вычурное, самое дорогое даже с учетом скидки – оно не случайно осталось висеть на вешалке), мне следует говорить: «Просто великолепно!» Вообще-то ничего великолепного нету. Она худая, как палка – ни талии, ни груди, ни бедер, – и совсем не умеет ходить на каблуках. К тому же, нарядившись и расписав лицо под хохлому, Вика начисто утрачивает и чувство юмора, и умение смеяться. Ее представления о гламурности и красоте связаны с убийственной серьезностью. Она почерпнула их из fashion-журналов двадцатилетней давности – тогда модели действительно не улыбались ни на подиуме, ни в студии. Сейчас улыбаются, но Вика этот тренд не заметила. Она хочет замуж и уверена, что единственный путь к этому – выглядеть, как на журнальной картинке. Мужчины, увидев ее могильное выражение лица, очень сильно пугаются и расходятся. Я – на правах лучшей подруги – остаюсь.

Вика выходит из примерочной и смотрит на меня – очень серьезно, выжидающе. Точно так же, как когда-то в песочнице, когда она стукнула меня по голове лопаткой. Тогда я Викины ожидания оправдала полностью. «Дура!» – заявила я ей, вытряхивая из косичек песок. «Сама дура!» – просияла она и уважительно потерла синяк. Так мы, кстати, и подружились.

Я набираю полную грудь воздуха, но спасительная «дура» замыкает мне рот, как сургучная печать. Я не могу сказать своей подруге правду. Мне больше не пять лет. Я взрослая. Я обязана быть милой. Я перестала быть дурой – моя лучшая подруга тоже. Возможно, это самая грустная вещь, которая с нами произошла. Но позвольте, быть милым сейчас модно. В тот момент, когда ты не откусываешь человеку голову, ты обязана быть с ним nice. Критиковать нельзя, нужно говорить только приятное, замечать недостатки – преступление, восхвалять достоинства – единственный путь к обретению покоя и совершенства. Эта плохо смешанная окрошка из обломков буддизма, дианетики и книжек Карнеги, к несчастью, удивительно хорошо усваивается организмом. Специалисты по НЛП вообще советуют подзеркаливать (то есть говорить, что тебе нравится то же, что и твоему собеседнику, принимать такую же позу, как у собеседника, заказывать в ресторане то же, что и он). Если это сделаешь, то коммуникация у вас будет просто идеальная.

Я говорю одинаковые комплименты и своей лучшей подруге, и консьержке – а ведь это неправильно. Консьержка – совершенно чужой мне человек, который может при желании развернуть мою жизнь в любую угодную ей сторону, так что мне разумнее быть с ней милой. Но Вика – лучшая подруга, и под мое вежливое одобрение она за свои деньги уродует себя. Быть в такой ситуации милой – значит предавать, разве нет?

Мы слишком много воюем на работе, чтобы драться еще и с друзьями. В результате вся любовь, истинная и притворная, которую безусловно следовало бы распределить поравномернее, обрушивается на их головы. Мы ведь так дорожим микроскопическими крупинками нежности и тепла! Единственный выход, как мне кажется, – научиться различать оскорбления и конструктивную критику. И научить этому своих друзей.

Оскорбление – это вторжение в чужое пространство с целью разрушить целостность личности и причинить человеку боль. Это желание унизить, очень часто – без всякой причины. Конструктивная критика – тоже вторжение и в ту же болезненную сферу, но с другими намерениями – помочь. Условно говоря, сказать подруге, что ей не по чину и не по карману ехать с тобой в спа-отель, потому что он для богатых и знаменитых, – это стопроцентное хамство. Но взять Вику за руку, вытряхнуть ее из дурацкого платья и отвести в отдел, где продают джинсы, которые сидят на ней идеально, – это уже конструктивная критика. И если мне хватит духу, то в следующий раз я так и сделаю.

С Асей мы подружились уже взрослыми – и это придает нашим отношениям особую ценность, ценность осознанного выбора. Мы очень похожи – не внешне, а какими-то важными, переломными моментами судьбы, складом даже не ума, а характера, и даже встреча наша была не случайной. Мы верим, что кто-то много лет старательно сводил нас вместе, как две детали, два стежка, без которых невозможен общий идеальный узор. Внешние обстоятельства нашей жизни долго совпадали – мы были то, что называется удачно замужем, жили балованными кошками в полном достатке, и мужья наши, люди суровые от своего большого бизнеса, обожали нас с жестокой самозабвенностью, на которую мы часто жаловались друг другу. Разница была только в том, что я – несмотря на уговоры мужа – работала, пестуя собственную независимость, а вот Ася – нет. Зато у нее были кукольной красоты девочки-близняшки, самые воспитанные и нарядные на свете, и выращивание этого цветника тоже было, конечно, работой. Просто другой.

А потом Ася влюбилась – примерно за год до меня, и я, утешая и уговаривая ее, посылая ей по 200 смс в день, понятия не имела, что через несколько месяцев теми же слезами и словами буду бомбардировать ее саму. Влюбилась Ася невероятно – просто потеряла голову, как ее обычно теряют, когда не имеют вовсе. Избранник ее, которого, кстати, я увидела всего один раз, мельком, был, с Асиной точки зрения, лучшим образчиком человеческой породы. Возможно, так оно и было, но меня сильно смущало, что лучший образчик нигде не работал, перебиваясь случайными заработками, ибо писал статьи, которые никто не печатал (для сорокалетнего мужчины – диагноз, я бы даже сказала, приговор).

В общем, я представила себе Асю через год – на съемной квартире, с угасшей страстью, грязной посудой, с гениальным аналитиком и ревущими близняшками на руках, а главное – без умения работать, без многолетней привычки тупо вставать каждое утро и идти куда-то, чтобы выполнять указания других, часто совершенно несимпатичных тебе людей. Имелся вариант похуже – муж Аси, человек с большими возможностями и без привычки подставлять кому-то хоть левую, хоть правую щеку, запросто мог оставить близняшек себе.

Я не дала Асе развестись. Честное слово, я никогда не любила ее мужа, но я очень любила и люблю ее саму. Я вывернулась наизнанку, я прыгала через горящий обруч, приводила аргументы, рыдала, я прилетела к ней – за тысячи километров, я приволокла ее к себе в Москву. Никогда не забуду, как она сидела у меня на кухне, пепельно-серая, словно льняная, и я уговаривала ее съесть хотя бы йогурт, а она смотрела прямо перед собой и повторяла, как заведенная: «Я люблю его, как ты не понимаешь! Я его люблю!» И даже плакать не могла. И это было хуже всего.

Через пару месяцев все стало не так уж больно, еще через три Ася снова начала улыбаться, потихоньку стала налаживаться прежняя жизнь, росли близняшки, старался изо всех сил бог весть как переживший это все Асин муж. Прошел почти год, прежде чем она сказала мне спасибо. И буквально через месяц точно так же влюбилась я сама. И, несмотря на Асины уговоры и аргументы, ушла от мужа. Развелась. И вышла замуж за другого – с которым совершенно и невероятно счастлива. Я сделала все, о чем мечтала Ася, все, что я ей запретила, – и сделала у нее на глазах. И вы не поверите, она меня простила. То есть нет, не так: она меня поняла. Поняла, почему я позволила себе сделать то, что не позволила ей, поняла, почему я не была с ней милой, может, в первый раз в своей жизни. Мы до сих пор очень дружны. Мне до сих пор кажется, что на свете нет человека, которого я понимаю лучше. До сих пор я верю, что поступила во имя дружбы так, как и должна была поступить.

Все претензии к женской дружбе сводятся к тому, что она прекращается в тот момент, как начинается конкуренция. Можно подумать, все мальчики – исключительно благородные доны, которые впадают в дружеский экстаз, обнаружив, что у товарища, пардон, пенис на 20 сантиметров длиннее. Девочки тоже умеют дружить – и делают это прекрасно и самоотверженно. Просто не в круглосуточном режиме. Мы можем быть милыми с тем, с кем дружим. А можем – жестокими. Главное, чтобы мы не переставали их любить. Мы нужны друг другу, когда нам плохо – и именно тяжесть этого «плохо» определяет всю ценность женской дружбы.